АБСАЛТИНСК

Однажды понял, что если обращать внимание на то, как на тебя смотрят люди, можно просто загнаться. В каждом взгляде всегда присутствует некоторая подозрительность или, как минимум, подозрительность. Это напрягает. Но ведь так оно и есть. Мы сами смотрим на людей очень и очень "внимательно", если вообще замечаем.

Мнительность и сомнение всегда держались за руку. Если своим чувствованиям дать волю, то начнешь видеть в людях негатив, даже если его там нет. Как же часто я встречал сердцеведцев, которые видели во мне неверные мотивы, нечистые помыслы или даже скрытую корысть. Я то знал, что они неправы, но вот доказывать свою "неверблюдность" с годами перестал. Я понял, что это просто нереально. Если взгляд человека видит в тебе верблюда, то даже, если ты образован и праведен, то ты все равно будешь образованным и праведным верблюдом.

Расскажу одну историю из своей жизни, которая наложила отпечаток на все мое мировоззрение. Случилось это в городе Абсалтинске, что там, где его искать не стоит. Я приехал в Церковь на практику после семинарии и должен был поступить в полное распоряжение пастора, который преподавал у нас и сам пригласил меня к себе. Он мне нравился не только своей харизматичностью, но и уверенностью действий и мышления. Абсалтинская Церковь славилась прогрессивностью и целеустремленностью. Мне нравилось там.

Приехал я поздно вечером. Перрон не самого маленького города края, оказался плохо освещенным и несколько затрапезным. Однако, бравурный марш Славянки, игравший в динамик над дверями вокзала, немного нагонял оптимизма. Я подождал встречающих несколько минут и, успев немного озябнуть, зашел в здание. Марш играть перестал и настроение несколько испортилось. Нет, не только от того, что меня, почему то не встретили. К такому я привык. Нас не только не встречали, но и порой забывали в доме молитвы и запирали его на ночь. Это как раз меня не беспокоило. Было некое предчувствие надвигающейся беды. Классика как по Стивену Кингу: самое страшное это неизвестность. Напряжение нарастало и успокоить его никак не получалось. Не тихая молитва, чтобы не побеспокоить мирно дремлющих пассажиров, ни бодрое прославление в ушах, ни исповедание, ни связывание, ни развязывание. Чувство нарастало.

Встречать меня так и не приехали, так что пришлось добираться до Церкви на такси. Правда таксист не знал о такой Церкви, а адреса не знал я. Поэтому поездка получилась не только долгая, но и дорогая. Подъехав к темному и, на фоне освещенных соседних домов, мрачному зданию Церкви, мое чувство тревоги обострилось. Таксист, высадив меня, сразу же умчался. Я остался один напротив громадины с едва угадывавшимся на фасаде крестом. Почему-то подумалось про вампиров…

После получаса работы с дверью: звонок, аккуратный стук, менее аккуратный стук, кулачный стук и, наконец, покрикивание, принесли свой плод. Дверь приоткрылась и заспанный вахтер прохрипел: "Че нада…" Я представился. Он ответил, что ничего не знает и захлопнул дверь. Больше стучать я не стал. Сел на ступеньки стал думать, где пристроиться на ночь. А она складывалась холодной… Не стану описывать здесь те мысли, которые бродили и носились в моей голове, то оправдывая, то осуждая пастора, который меня пригласил. Это не назидает. Но прервала мои мысленные пассажи все та же заспанная физиономия, пробурчавшая что-то типа "заходи" и попытавшаяся улыбнуться.

Ночь я провел в зале на не очень широкой лавке и, честно говоря, не выспался. Зато утро выдалось солнечное, от чего настроение приподнялось, и утренняя молитва была оптимистична. От ночных предчувствий не осталось и следа. Скоро пришли люди, сначала секретарь с редким у нас именем Иоля, женщина глубоко за сорок с добрыми, но пытливыми глазами. Она принялась подчивать меня чаем и расспрашивать. Я охотно отвечал, и настроение поднималось все выше и выше. Потом пришли другие, кто в нашем повествовании не играет большой роли, поэтому не станем их вплетать в рассказ. Через некоторое время в кабинет пастора прошел низкорослый человек с полностью седыми усами и совершенно лысый. Он был похож на электромонтера. Через пару минут он показался в приемной, где мы пили чай и присоединился к разговору. Добряк Михаил оказался помощником пастора и председателем Совета Церкви. Он рассказал мне, что пастор в отъезде и приедет только завтра. Он также сказал, что о моем приезде никто его не предупреждал, и поэтому произошла такая досадная оплошность. Я, напоенный чаем и расположенный разговором с Иолей, которая оказалась супругой Михаила, решил простить.

Потом была общая молитва, на которой мне понравилось. Меня представили всем служителям и показали хозяйство. Я был впечатлен. Прекрасный зал, хорошая аппаратура, воскресная школа с несколькими классами, репетиционный зал, малый зал, четыре класса библейской школы, студия видеослужения и, что меня поразило больше всего, огромная по тем временам библиотека. Я действительно был поражен.

Когда мы вернулись в кабинет отсутствовавшего пастора, Михаил улыбнулся мне и протянул обратный билет. Он сказал мне, что я ему не нравлюсь и что пастор не согласовывал с ним мой приезд. Поэтому я не могу остаться здесь, что в их церкви хватает служителей, что церковь не нуждается в таких как я, что мне необходимо немного духовно подрасти, что я не смогу здесь прижиться и проч. проч. проч.

Сказать, что я был в шоке, – это почти ничего не сказать. Я попытался объяснить ему, что речь идет о решении пастора, что я мог бы поехать в другое место, но приехал сюда, что теперь мне трудно будет пройти практику где-то в другом месте. Ничего не действовало. Я посмотрел в его пронзительные светло-зелёные глаза и понял, что когда Бог дает кому-то имя, то обязательно что-то имеет в виду. Пронзительный и тяжелый взгляд, как шило вонзался в мозг и оставлял не просто болезненные ощущения, но и напрягал, заставляя отводить взгляд. При этом губы под пушистыми усами миролюбиво складывались в улыбку. Я сидел перед помощником пастора Михаилом Бураглазовым и не знал, что мне делать.

Я закрыл глаза и стал молиться, быстро и истово. Я понял, что не могу сейчас просто так уехать. Я поднял взгляд, посмотрел ему в глаза и сказал: "Я подожду приезда пастора, и завтра поговорим с ним. Если он скажет мне уехать, то я уеду". "Хорошо" – все также улыбаясь лишь одними губами, сказал брат и, помолчав немного, добавил: "Но глупо. Если ты думаешь остаться, то глубоко заблуждаешься. Здесь решения принимаю я. И вижу, что друзьями мы уже стать не сможем".

Ночевал я у одного из служителей. Полночи он рассказывал мне, как они устали от этого зеленоглазого, что молятся, чтобы он ушел. Что был вариант отправить его пастором в какую-то дочернюю Церковь, но там по какой-то причине его не приняли, да и он сам особо не рвался. Мы поговорили о Москве, об учебе, о пробуждении и заснули.

Утром на молитве пастор поблагодарил меня за то, что я приехал, и мы помолились за начало моего служения в Абсалтинске. Потом мы пошли в кабинет пастора, и начался разговор. Правда, говорил только пастор. Он поблагодарил меня за то, что я не стал бунтовать и не уехал. Извинился перед Михаилом за то, что не предупредил его, и мы перешли к обсуждению того, что мне предстоит здесь делать. Михаил принимал в этом самое деятельное участие. От его враждебности не осталось и следа. Мы провели прекрасное время.

Когда мы вышли, Михаил пригласил меня попить чаю. После того как мы попили его, он сказал: "Не думай, что я поменял свое мнение. Я приложу все усилия к тому, чтобы ты здесь надолго не задержался. Помни, кто ты в этой Церкви, а кто я".

Сегодня я точно знаю, что оставаться там было большой ошибкой. Не смотря на то, что прошло много лет, и Михаил стал епископом, да и я уже давно не студент, любая моя проблема, любые негативные слухи обо мне всегда имеют один и тот же корень – светло-зелёные глаза и улыбку под пышными седыми усами